Предыдущая   На главную   Содержание   главы 6- 10   Г Л А В А 6 В которой разместился православный русский запой. - Ну что, Жак Ив Кусто недотопленный,проснулся? - такой доброй фразой приветствовал я Мефодия, сидевшего на диване и пытающегося понять где он находится. - А - а - а… - сказало это животное и скрылось в ванной. Что интересно, от завтрака он категорически отказался, сославшись на то, что сел на диету, и попросил холодненького пивка. - Ты то, вот, пиво лыкчешь. - пристыдил я его, - А бедняга Григорьев мучается. Кто ему пивка нальёт в это время суток? Тут мы оба начали смотреть на часы и вычислять, а какое же время суток сейчас у Григорьева. У меня получался вечер вчерашнего дня, а у Мефодия утро завтрашнего. Это страшная штука - временные пояса! И, причём, непонятно зачем это всё придумано. Вот была раньше земля плоская - какая благодать была! У всех одно время. И если утро, то это утро - тогда опохмеляйся. А ежели ночь, тогда гаси свет. Интересно, блин, какому паразиту это мешало? - Ты это уж лишку хватил, - пробурчал Мефодий и открыл вторую банку пива. - По старой системе Америки не было, а значит и мы с тобой… Тут Мефодий начал икать и заткнулся. А я, согласился, наконец, что земля круглая, и стал сображать, где сейчас может быть бедолага Григорьев. А у Григорьева было 8 часов 15 минут утра и он, покрытый липким потом, сидел на стуле в поликлиннике в очереди к участковому врачу. Григорьева слегка поколачивало и очень хотелось пить, но он боялся налить воды из графина, чтобы не выдать дрожание рук. С больничными обычно у Григорьева проблем не было : ещё в армии он подхватил хронический бронхит и участковый врач, привыкший к Григорьевским недугам, не глядя выписывал бумаженцию. Так и было и сегодня. Увидев Григорьева, терапевт Наталия Романовна только спросила : - Что, опять? И, не дождавшись ответа, начала быстренько заполнять специальные листочки. Григорьев получил в регистратуре вожделенный больничный, убедился что впереди у него два дня свободы под названием "постельный режим", и решил, наконец, заняться своим здоровьем. А вопрос это был далеко не простой - до того как начнут давать, у него было целых длиннющих два часа. Григорьев позвонил из автомата предупредить, что он болен, получил на свою болезнь одобрение Илмара Карловича, который благожелательно произнёс : - Болей на здоровье. На хрена ты нам сейчас тут нужен? После этого вконец ослабший Григорьев присел на лавочку в скверике напротив местного универмага. Григорьеву было плохо. Немели и паскудными иголочками покалывало ноги и руки, перед глазами висела серая липкая пелена, сердце то колотилось и пыталось выпрыгнуть из опротивевшего организма, то вообще останавливалось на несколько секунд, не желая работать в таких нечеловеческих условиях. - Вот так и подыхают. - сказал себе Григорьев. И только решил было не сопротивляться смерти как из серого тумана вынырнул стакан, зажатый в грязной лапе и участливый голос произнёс : - Да ты, браток, кони бросить, вроде, собрался? Возьми “лекарство”. Только ты его в себе обязательно удержи. Оно выпрыгивать будет, а ты держи его. Иначе -кранты. Григорьев молча взял стакан и залпом выпил. Нет, не обманул его этот добрый самаритянин! Не обманул. Выпитое Григорьевым упорно рвалось на волю, разрывая своими лапками пищевод и желудок. Но Григорьев, собрав остатки сил, всё же удержал это свободолюбивое пойло. А, как только удержал, так сразу же застучал в груди моторчик, и исчезла пелена перед глазами. Григорьев смачно выругался и потянулся за сигаретой, одновременно рассматривая своего спасителя. Хотя, что там было рассматривать? Бомж и бомж - ничего особенного. Однако, Григорьев, присмотревшись, узнал в этом бомже бывшего кумира молодёжи, боксёра, в прошлом чемпиона Европы, Валдиса Римшу. Григорьев давно слыхивал, что Валдис с круга спился, да не доводилось встречаться. Вот и встретил. Григорьев угостил Римшу сигареткой. Посидели, помолчали. Потом Григорьев спросил : - Слушай, ты взять где-нибудь можешь? Только не парфюмерию. Григорьев из деликатности не подал вида, что узнал боксёра - не каждому в запое охота, чтобы тебя узнавали. - А как же! - радостно сказал Римша, - Давай трояк, я сбегаю. Тут у одной ховры самогон есть. - и весело подмигнул. Григорьев так и ахнул - из жгучего брюнета превратился Римша в голубоглазого блондина. - Жоржик! - сообразил Григорьев, холодея. И, как только сообразил, так сразу же всё стало, как прежде. И Римша снова стал брюнетом и Римшей. Валдис ушёл, а Григорьев, сидя на скамейке, всё переживал перипетии своего недавнего умирания. Он много раз слышал, как мужики откидывают копыта, не сумев опохмелиться, но относился к этому с недоверием. А сейчас, сообразил наконец, что игрушки с этим хреновые. А сообразив, решил завязать намертво. Вот только опохмелится малость - и в завязку. Господи, ты Боже ж мой! Каких только клятв и обетов не даём мы себе по молодости, да по глупости? Один клянётся в вечной любви, другой обещает непременно жениться, третья дождаться, а четвёртый заверяет, что больше в рот не возьмёт капли спиртного! Но тут появляется Жоржик и эти благие намерения и клятвенные заверения рассыпаются в пыль. Ох, уж этот Жоржик! Ох, уж эти клятвы! И вот, пока Григорьев сам себе клялся и божился, вернулся радостный Римша : - Я этой ховре пообещал матку наизнаку вывернуть, если товар плохой, так она с перепугу 750 налила - похвастался Валдис и распорядился : - Пошли в “ Три струны ” - сюда сейчас ментовня нагрянет алкашей ловить. Товарищи по несчастью снялись со скамейки и пошли в парк, призванный по мысли проектировщиков уберечь заводской посёлок от ядовитых выбросов в атмосферу. Не знаю удалось ли этим проектировщикам уберечь рабочий посёлок - сам парк им уберечь не удалось. Деревца, высаживаемые каждой весной в коммунистический субботник, обычно не доживали и до осени, цветы были сюрреалистических оттенков, а трава желтела, не успев зазеленеть. Только в дальнем уголке в овражке буйно рос ивняк. Так это ж такая поросль паскудная - где хочешь приживётся. Там - то в овражке и располагалось популярное в народе кафе “ Три струны ”. Называлось оно так потому, что овражек лежал как раз под проводами высоковольтной линии . Там в уютных кустиках было вытоптаны страждущими несколько проплешин и стояли пустые ящики из- под пива, заменяющие стол и стулья. Заведовала заведением бессменная баба Ксеня, подающая стаканчик и следящая за порядком. За эти несложные услуги полагалось оставить бабе Ксени пустые бутылки. Привет, баба Ксеня! - заговорщецки проговорил Римша, когда они с Григорьевым дошли до вожделенного местечка, - Посидим мы тут у тебя. - Сидите, мальчики, сидите. - пропела баба Ксеня тоже заговорщецки. Таковы, видно, были правила хорошего тона в этом заведении. Григорьев с Валдисом уютно уселись на ящиках в одном из “ зальчиков”, а баба Ксеня, достав припрятанный стакан, плюнула в него для чистоты, потом протёрла клоком травы и в довершении отполировала стакан этот подолом собственной юбки. Для начала выпили по стакашку вонючего напитка с ядовитым синеватым отливом. Римша заел прошлогодней ягодкой облепихи с ветки, сломанной по дороге и Григорьева угостил ягодкой. Потом закурили. И Григорьев ощутил, что самогон неожиданно легко и весело устроился в его организме. От этого стало Григорьеву радостно и уютно. И любил Григорьев в этот миг и спившегося боксёра, и бабу Ксеню и этот терпкий запах ивовой коры и весь свет! Да! Весь божий свет и мир любил в этот миг Григорьев - так ему было хорошо. - Хорошо сидим! - сказал Валдис Римша. И лучше бы он смолчал. Потому что с этими словами превратился он в блондина Жоржика, помахал крыльями и вспорхнул на дерево с яркими желтыми листьями. А настроение у Григорьева резко переменилось. И, хотя Жоржик передумал и снова стал Валдисом Римшей, но лучше бы он этого не делал, потому что Григорьев, выпив второй стакан, начал жаловаться : - Ходит тут, понимаешь, один . Жоржиком зовут. Подлянки строит. Тут всю жизнь из шкуры вон лезешь, чтобы всё было, как у людей. Аж пена изо рта. А потом приходит этот Жоржик - и всё в говно! Понимаешь? Римша понимал. У него тоже свой Жоржик был. Поэтому на чужое горе откликнулся Римша с охоткой : - А давай я ему торец настучу. Будет, падла, на врача работать. - Не поможет - возразил Григорьев. - Если бы помогло, я и сам бы настучал. - А он, этот…Человек или кто? - Вроде, человек. - сказал Григорьев с сомнением. - Если человек, тогда поможет. - заверил Римша и собутыльники тронулись в сторону кафе “ Бабьи слёзы “. Там уже через несколько часов Григорьев начал искать Жоржика под столиками и обязательно нашёл бы, но появились менты вместе с Жоржиком, гадом и доносчиком. Римшу брать не стали - менты знали, что платить ему нечем, а Григорьева замели. Правда, по дороге в медвытрезвитель ему удалось откупиться и родная милиция доставила Григорьева домой. Но это ничего не меняло по сути. Сволочи и хитрованы окружали Григорьева, и надлежало Григорьеву с этими врагами бороться не жалея сил и себя самого… - Вот такая глава мне нравится., потому что с оптимизмом. А оптимизм, как самогон - он тоску прогоняет. – начал Мефодий давать оценку. Он, вообще, большой любитель давать оценки. Ну, что с ним сделаешь? Такой он есть. Шустрый алкоголик. - Мефодя не алкоголик. - пристыдил меня Константин. Они оказывается не расходились со вчерашнего. Так и просидели. Интересно куда даму подевали? - Мефодя не алкоголик. Алкоголиков лечат ваще... И в приличную компанию... как бы... вот...А Мефодя... - Константин покрутил в воздухе лохматыми пальцами и поймал улетающее слово. Оно было заверещало в лапе Константина, но он быстро нашёл управу на шалуна. - Мефодя... любитель он, если ты хочешь знать! Хобби у него такое. - Знаю я Ваши хобби. - поморщился я, - Нажраться да поблевать - вот и всё ваше хобби. - Ну, ты не прав, старик! Ты не прав. - обиделся Мефодий, - Мы вчера, как люди, посидели, поговорили... - Да! - подтвердил Константин. - И вреда от нас никакого. От нас польза одна. Мы хозяйского... это... ни крошки... Мы же выдуманные. - И не глюки какие-нибудь там. - добавил Мефодий. - А просто. - Ладно. - смягчился я. - А ваша подруга, Икота, где? - Ну, ты, блин, даёшь! - Мефодий укоризненно покрутил головой, - Сам же её послал на Федота. Забыл что- ли? Она и пошла. Байку рассказала и пошла. Про козла. - Ну да... Про козла. - добавил Константин, подпёр башку лапой и затянул: - Не расстанусь с комсомолом. Буду вечно молодым. Мефодий опешил: - Константин! Бля! Ты чё это? - Потому что. - Ответил Константин и продолжил: - Когда я на почте служил ямщиком... Я постоял, постоял и пошёл курить на балкон. Г Л А В А 7 Про аномальные явления - Всё когда-нибудь заканчивается, даже то, что и не начиналось. А уж то, что началось однажды - заканчивается всенепременно. Таким образом, раз уж началось в семнадцатом году это непрерывное шествие семимильными шагами с развёрнутыми знамёнами вперёд к коммунизму, значит закончится когда- нибудь. И можно будет присесть на обочине этой затоптанной пыльной дороги и, сняв шапку, многозначительно положить её рядом с собой, чтобы сердобольные путники, идущие почему - то навстречу, оказали бы посильную материальную помощь, бросив в эту шапку центик, другой. Такие вот ценные соображения бродили в голове Григорьева, когда он рисовал портреты, заказанные Жоржиком. Григорьев не утруждал себя - он взял из журнала “Кино” фотографию неведомой ему актрисы и через эпидиаскоп спроецировал фотку на планшет. Обвёл контуры, потом проработал детали, оттенил, подтонировал и, выставив все три планшета в ряд, начал из пульверизатора покрывать их лаком - иначе уголь обещал осыпаться. Тут в дверь стукнулся председатель профсоюза цеха, оператор Лёша Федосов. - Привет мазила!- поздоровался Федосов - и тоже в кресло для начальников. - Привет защитнику интересов рабочего класса! - отозвался Григорьев, - Чай будешь? - Что нальёшь, то и буду. - пообещал Федосов. У него была бездна юмора и он этим очень гордился. - Ты что за красоток тут намалевал? - А! Это Кондратьева Жоры жена. - отмахнулся Григорьев. - Не пойму, зачем ему жена в трёх экземплярах? - стало интересно Федосову. Он, сволочь, всегда интересовался тем, что не надо. - Жена - то у него одна. Но она одна из трёх сестёр - тройняшек. Вот Кондратьев и придумал на одном из портретов поставить крестик, чтобы их различать. - попытался Григорьев объяснить, но поймал себя на том, что “лепит” полную дурь, и умолк. - А - а - а … - протянул Федосов задумчиво. - У парня, видно, совсем крыша продырявлена …Тогда всё понятно и, главное, объяснимо. Это тот Кондратьев, который Босса в сержанты КГБ произвёл? - проявил интерес Федосов. - Тот самый. - подтвердил Григорьев и не стал развивать тему. - Не пойму я, Вова, куда ты деньги деваешь? - произнёс Федосов и, ёрзая, поглубже устроился в кресле. - Да я и сам не пойму. - признался Григорьев , - Вот тут недавно задумался : Вова, блин, ты десять лет на свадьбах лабаешь - что ты заработал? Стал вспоминать - гастрит заработал, радикулит заработал, триппер пару раз зарабатывал… А деньги где? А хрен их знает где?… - Ну, ты, Григорьев, не прибедняйся так, а то разжалобишь - придётся тебе материальное пособие выписывать. - пошутил Федосов, а потом продолжил всерьёз - Ты бросай эту муть. Есть распоряжение сделать в цехе сауну. А заниматься этим будем мы вдвоём. - Сауну, так сауну. - не стал возражать Григорьев, - Скажут сауну - построим сауну, скажут бордель - построим бордель, скажут светлое будущее - будет оно, блин, непременно светлым. Только ты посиди у меня полчасика - сейчас Кондратьев за портретами придёт. - Мне спешить некуда. - согласился Лёша и стал прихлёбывать чай. - На придурка посмотреть тоже не каждый день выпадает. Тут Григорьев обиделся за Жоржика и демонстративно начал изображать на большом планшете орден Октябрьской революции, который по Лёшкиной инициативе надлежало водрузить над главным входом в цех. Григорьев красил орден, а Лёшка Федосов рассуждал о том как трудно прожить в городе : за каждую луковицу, или морковину гнилую платить приходится. Хорошо если, вот как у него, у Федосова, в деревне поддержка есть. Тогда и овощи свои, и мясца привезёшь на зиму. Федосов ещё долго бы говорил на эту тему, но в дверь стукнулся Жоржик. - Ха! Они уже тут! - завопил Жоржик с порога, - Они уже вовсю облагораживают себя трудом, выполняя исторические решения последнего съезда! - Ты бы пиздел поменьше - одёрнул его Григорьев недовольно. - Действительно, что это я с самого утра?.. - согласился Жоржик и сменил тему. - Ты, Вова, нарисовал, что обещал? Григорьев выставил портреты прекрасных незнакомок и предложил : - Любуйся. Жоржик сразу же начал любоваться. Налюбовался вдоволь и оценил : - Класс! Я, Володя, тогда их прямо сюда позову. Пусть забирают. - Кого их? - переспросил Григорьев. - Да вот этих. - сказал Жоржик и показал рукой на портреты. Потом высунулся в окно и заорал : - Готово! Заходите! - А эти дамы, что... в натуре существуют? - стало интересно Федосову. И так интересно, что он весь напрягся. - А как же я мог жениться на том, кто не существует? - ответил вопросом на вопрос Жоржик. - Жениться, правда, можно и на лягухе, да ЗАГС не зарегистрирует. Григорьев молчал. Он ждал очередной пакости. И пакость эта буквально через несколько секунд вошла в его мастерскую. Три вертлявых молодайки. Копии его портретов. И, вдобавок ко всему, одеты дамы были совершенно одинаково. - Здравствуйте,мальчики! - затрещали они наперебой. - Ой, как у вас тут интересно! А это кто? - подошла одна из девиц к Федосову и погладила его по лысине. - Ишь, какой мужчина напрасно существует. Федосов, как истый материалист, осторожно спросил : - А вы, девочки, откуда? И тут же получил исчерпывающий ответ : - Мы из НИИ. Мы там для опытов потому, что мы мутанты с планеты Венера. На нашей планете у всех одинаковые лица да ещё изменяться могут. Не то что у вас. Кто- то из нас замужем за Кондратьевым, только понять трудно кто. Надо каждый раз обувь снимать, чтобы посмотреть у кого родинка. - прояснила красотка ситуацию и растворилась в воздухе вместе со своими сёстрами. - Ну, что - понял? - Горделиво спросил Жоржик у Федосова. Но Федосов вместо вразумительного ответа только хрюкнул и , озабоченно покрутив головой, начал креститься на пыльный угол мастерской, в котором стоял вверх ногами запылённый портрет бывшего Генсека. Григорьев молчал и курил. Весело было только Жоржику, который, подхватив портреты, рявкнул: - Чао! - и вышел. Григорьев по-прежнему молчал и смотрел, как отходит Федосов. А тот отходил не торопясь. Можно было видеть, как постепенно розовело его лицо и взгляд становился осмысленным. Отойдя от шока Федосов выматерился и подвёл итог: - Гипнотизёр, сука! И эти - тоже… мыши лабораторные… - имея, видимо, ввиду бедного Жоржика и его трояшек. Потом посидел ещё минутку и распорядился : - Так! Сегодня баней заниматься не будем. Я в завком схожу - диетталоны выбью. И ушёл. А Григорьев остался дорисовывать этот траханый орден, который никак не удавалось закончить. Г Л А В А 7 В которой Жоржик поднимает сельское хозяйство - Завтра, Володенька, собирайся в колхоз. - порадовал Григорьева Илмар Карлович и радостно потёр подбородок. - Хочешь - не хочешь, а придётся тебе внести посильный вклад в битву за урожай. Ему можно было шутить, этому Илмару Карловичу. Он помнил ещё то время, когда не было битв за урожай, а в магазинах было всё. - Словом, так. Завтра к семи - у заводоуправления. С тобой поедет Склизмант. Примкнёте к тарному цеху. И Илмар Карлович, посмеиваясь в кулак, удалился. К семи утра Григорьев подошёл к заводоуправлению. Там уже было полно народу. Григорьев походил от группы к группе, поспрашивал, но где собирается тарный цех так и не понял. Он уже стал думать, что опоздал и тарники уехали, да тут нарисовался Склизмант и радостно замахал руками : - Эй, тёзка!Ты заблудился, что ли? Давай сюда! Григорьев подошёл и начал критически рассматривать группу в которой предстояло ему совершать трудовые подвиги. Он долго бы ещё пялился, но Склизмант, слава Богу, внёс некоторую ясность : - Ты, Вова, глаза не мозоль. У тарников целая куча умников из дурдома работает. Дёшево и сердито. Да ты не горюй - я всё уже придумал. Прорвёмся. Склизмант был из цыган и не таких пассажиров в жизни видывал. Подошёл автобус и Григорьев со Склизмантом устроились на заднем сиденьи. Хорошо устроились и Григорьев даже вздрогнул от неожиданности, увидев в проходе радостного Жоржика. - Ха! - заорал Жоржик ещё в проходе, пугая задумчивых дуриков, - Все, как один, противопоставим наш трудовой энтузиазм звериному оскалу империализма! Выкрикнув этот замечательный лозунг, Жоржик рещил, видимо, что свою патриотическую миссию выполнил и спросил уже человеческим голосом: - Можно я с вами вместе буду? Вовка Склизмант снизошёл : - Садись, дружбан - третьим будешь. Он чувствовал себя сегодня главным и поэтому был щедр душой. Жоржик устроился у стеночки, нахохлился петушком на насесте и сразу уснул. А Григорьев со Склизмантом завели бесконечный разговор о цеховых делах и трепались до тех пор, пока автобус не тормознул, и народишко не начал выползать в чисто поле. Поле это, правду сказать, чистым не было, а поросло созревшим уже льном. И, казалось, нет этому полю ни конца, ни края. В этом месте Мефодий начал делиться своими соображениями по поводу некоей магии открытого пространства, и договорился до того, что ежели бы высадить любого вражину, немца, или там француза, в чистом русском поле, то у него крыша бы сползла бы набекрень в течение часа только от этого вот чувства потерянности и одиночества во Вселенной. Он бы Бог знает до чего бы договорился, да я вовремя назвал ему адрес, по которому ему следует пойти. Мефодий поверил и пошёл. А пока Мефодий развивал свои никчемные теории, Склизмант горячо и убедительно доказывал бригадиру, шустрой бабёнке в джинсах и резиновых сапогах, что у него, у Склизманта сформирована своя бригада из трёх человек, и что замеры для этой бригады следует делать отдельно. Склизмант был многоречив и убедителен. И так от него искрами феерверка разлеталась в разные стороны энергия здорового самца, что бригадирша испуганно согласилась. Склизмант объяснил свою позицию Григорьеву с Жоржиком : - С этими мудаками не заработаем - видишь еле ползают, блин, как недотраханные. Григорьев посмотрел - и в самом деле работнички собрались ещё те. Большинство сидело на своих сидорках, только дебил Горохов не терял времени даром и шарил под юбкой у молодухи с одутловатым лицом. И, похоже, нашёл что- то интересное : молодуха томно мотала головой и пускала слюни. Пока Григорьев озирал окрестности, Склизмант с помощью бригадирши отбил себе участок и начал обучать бригаду : - Платят эти козлы мало, но заработать можно. Смотрите сюда. - он начал обучение методом “ делай, как я ”, - Двумя руками взял пучок. Рывок. Правой ногой примял всё, что осталось, а левой затоптал. Понятно? - Я так не буду - заявил Жоржик гордо, - Мне так работать и втаптывать в землю драгоценный урожай не позволяет моя пролетарская совесть. - А не жравши сидеть, блин, твоя совесть тебе позволяет? - спросил Склизмант ядовито, - Или у тебя денег много? Если лишние есть, отдай мне. - Денег совсем нет. - признался Жоржик, - Одна совесть осталась. - Хорошо, пролетарий хренов. - нашёл выход Склизмант, - Будешь снопы вязать. Ну, что? Постояли, постояли друганы, да и начали. Тяжёлая это работа лён теребить. И вот что плохо - нельзя останавливаться. Хотя так тянет разогнуть спину и привалиться на минутку к землице- матушке. А как привалишься, так потом и не встать. Ноги - руки становятся ватными. Григорьев это хорошо знал. А вот, Жоржик знал это не очень хорошо - время от времени Склизманту приходилось пинками и матом ставить в строй дезертира трудового фронта. Дошло до того, что Склизмант, озверев, отменил обед, сообщив бригаде, что через час, по его расчётам, они выполнят норму и могут жрать сколько влезет. Через час сели на травке и расстелили газетку. Жоржик, обиженно сопя, достал свой сиротский бутерброд и сразу же нарвался на Склизмантовские матюги : - Вот теперь понятно, почему от этого коммисара толку никакого нет! Если так кормить, кто хошь коммисаром станет. Ты, блин, подожди хвататься за кусок. Ты подожди,пока старшие сядут и тебе, гондону, дадут то, что ты заработал. И Склизмант стал выкладывать такую “ пайку ”, что не хотелось верить, что это можно осилить втроём. Однако осилили, а когда закурили, Склизмант спросил у Жоржика : - Ты, Георгий, рассказал бы о себе… как тебя угораздило инвалидность твою хренову вместо боевого триппера подхватить? Жоржик посопев, клюнул на ласковые интонации и начал рассказывать. КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ЖОРЖИКОВА РАССКАЗА Жоржик родился и вырос в Западной Белоруссии. С измальства мечтал стать милиционером - тут тебе и почёт и уважение, и горб гнуть не надо, и, смотришь, когда - никогда копейкой разжиться можно. Отслужил Жоржик своё положенное и толкнулся в милицию. Там отличника боевой и политической подготовки приветили и в звании сержанта начал участковый Георгий Кондратьев нести службу. Всё было хорошо, и уже присмотрел Жоржик в соседней деревне крутомясую девку на выданье, да судьба - штука такая... не угадаешь какой фортель она выкинет, каким боком, падла, повернётся. Шепнули как- то сержанту Кондратьеву, что Микола Базиляк самогон гонит, и уже, гадюка, выгнал почти. Кондратьев среагировал на сигнал моментально - сел в свой мотоцикл с коляской и погнал к Базиляку, прихватив по дороге, болтающихся без дела двух мужиков в качестве понятых. В хате у Базиляка стоял такой крепкий самогонный дух, что доказательств преступления и не нужно было, но закон требовал вещественных доказательств и Жоржик начал их искать. Он перерыл всё, что можно было перерыть. Разорвав в азарте хозяйскую перину он извозюкался в перьях, как леший из русских сказок, ничего не нашёл. Он поднял половицы - ничего. Тогда он попытался разобрать печку, но наткнувшись на агрессивное непонимание хозяев, отложил эту попытку на некоторое время. Придя в экстаз, он не обратил внимания, что его понятые в очередь выходят в сени и пьют, как бы измученные жаждой, из ведра с водой. И возвращаются каждый раз намного веселее и добродушнее, чем в предыдущий. Тех вёдер в сенцах стояло на лавке несколько штук и нужно было обладать особым чутьём, чтобы догадаться с первого раза из какого зачерпнуть, чтобы вода оказалась “правильной”. Жоржик сам несколько раз зачёрпывал водицу, но не из того ведра. Жоржик искал улики до позднего вечера, пока один из понятых не запел строевую песню с непонятными словами и не рухнул навзничь. Жоржик приехал домой и до утра просидел на груде неколотых дров, куря и соображая. Он никак не мог поверить в то, что случилось. Сигнал был? - Был. Запах был? Был. Понятые напились, не выходя из хаты? Напились. Так где же самогон и аппарат? Нету! Так он измывался сам над собой до самого утра, пока на милицейском мотоцикле не приехали инопланетяне и не объяснили, что происшедшее есть таинственный феномен природы. Потом инопланетяне уехали, а Жоржик пошёл спать. И всё бы было хорошо, но, выспавшись, Жоржик появился в кабинете начальника районной милиции майора Петриченко и начал наизусть излагать речь Генсека на 27 съезде партии. И дошёл уже было до шестнадцатой страницы, когда майор сообразил, что что - то тут не так, и не отдал команду вязать. - Да, Жора, - подвёл итог Склизмант - Это тебе не по дурке надо было инвалидность давать, а как принимавшему участие в боевых действиях. И пенсия бы вышла больше, и льготы. И, обращаясь уже к Григорьеву, сказал: - Не могут люди поверить в то,что нельзя объяснить.Так их в нашей школе хорошо учили, что до седых волос верит народ в то, что всё на свете можно объяснить. А, когда не может объяснить, тут - то и пиздец подкрадывается. Вот я помню на железной дороге случай был, когда ещё паровозы гоняли. Стал состав на семафоре. Помощник машиниста спрыгнул по большой нужде. А кочегар, паскуда, тоже спрыгнул на другую сторону, и срущему помощнику совковую лопату под жопу подсунул. А, когда тот встал, и по нормальной человеческой привычке захотел посмотреть на результат труда, там, где должна бы быть куча, было чисто! Тоже крыша поехала у мужика. Правда, про инопланетян тогда не знали. И он стал в НКВД письма писать, что враги народа совсем распустились и таинственным образом расхищают народное говно… - Ну и что? - спросил Григорьев. - Ну и ничего - вышел по амнистии через восемь лет. - ответил Склизмант и поднялся навстречу подъезжающей бригадирше. Жоржик тоже поднялся, подбежал к бригадирше стал докладывать, что он, как честный советский человек, не может смотреть, когда безнаказанно затаптывается в землю треть урожая. И что его самого заставляли этим заниматься под угрозой побоев и насильственной смерти… На что бригадирша посоветовала Жоржику засунуть его честь вместе с совестью в жопу и стала обмерять работу. Тут Мефодий заявил,что он не может больше жить в таких нечеловеческих условиях и потребовал водки. А когда я рассеянно кивнул головой, это животное понеслось к холодильнику с криком: “Ну, за здоровье!” Г Л А В А 8 В которой Григорьев халтуряет на свадьбе . У каждого человека наступает в жизни период, когда приходит трудная минута и начинает радостно улыбаться . И таков у неё этот оскал, что человечек в испуге начинает трепыхаться. А потрепыхавшись малость, готов отдать последнюю копейку, лишь бы не видеть больше этот холодный блеск клыков. Очень хорошо это знал Григорьев. Более чем хорошо. И считал, что только лопух не заработает свою копейку на этой человеческой слабости под названием “трудная минута”. И к таким вот минутам причислял Григорьев свадьбы и похороны. - Оставим похороны, - сказал я Мефодию убедительно, - Оставим похороны и возьмёмся за свадьбы - всё повеселее. Он, негодяй бесчувственный, только заржал: - Это когда как! Иногда на похоронах веселее, чем на свадьбах. А иногда и наоборот. Он хохотал, но всё же согласился. А что ему оставалось ещё? Обычно у Григорьева на свадьбы запись была за несколько месяцев вперёд. Это было большое искусство накрутить клиента, чтобы понимал - достался ему дефицит. А дефицит - это дефицит. И стоит дороже, и претензии предъявлять неудобно. И вот, как- то в осень возился Григорьев на даче с георгинами. Выкапывал и упаковывал клубни на зиму. Глядь - сосед , пенсионер Никитин идёт с козой на верёвке. - Нет, ты, сосед, подивись, какая она умница. Куда той собаке. Только что не говорит. - сказал Никитин и потрепал козу по холке. Григорьев поднялся с закорок и начал дивиться. Коза была, как коза. Обыкновенная. - А ты, сосед, с ней занимайся. Стихи читай, что – ли? Может, и заговорит. - посоветовал Григорьев. - Или курить научи на крайний случай. - Мудак - отчётливо произнесла коза и замотала бородой от возмущения. Ей, видно, перспектива чтения стихов не глянулась. - Ух, ты! - зарадовался Никитин, - И вправду! Обязательно будем заниматься. Теперь обязательно. Никитин повёл было своё сокровище домой, но спохватился и вернулся. - Совсем забыл Василич! - начал он горячо и путано объяснять - Горе то у меня какое! Младшенький мой отслужил. И нет, чтоб, как человеку, домой приехать - невесту с Донецка везёт. Пишет, чтоб я свадьбу готовил. Привезёт какую - нибудь сучку на мою голову! Ой, привезёт! Коза почуяла, что хозяин расстроился и стала ласково поддавать Никитину под зад, отвлекая от переживаний. - Ты уж, Васильич, помоги по - соседски. Проведи свадебку. Ничего особенного не надо. Всё-равно разведутся. Оркестра не надо - мы в ресторане в общем зале заказали. Там же есть оркестр? Григорьев смерть как не любил такие заказы. Одна головная боль от такого клиента. Но отказать не решился : сосед он и Африке сосед. Словом, договорились. Потом коза зажевала григорьевскую рубашку, и Никитин засобирался к себе. - Как же невесту зовут? - спросил Григорьев. Никитин погладил козу и с горечью сказал : - Одинаково их зовут. Анфисами. Незаметно и подкатилась та самая суббота вместе со свадебкой. Григорьев пришёл в ресторан минут за сорок до назначенного срока - фирма есть фирма. И если одну свадьбу залажал, то будь уверен, что долго ещё эту лажу люди будут помнить. Посмотрел Григорьев правильно ли накрывают столы, продумал встречу молодых и стал соображать как ему продержаться те два с половиной часа, пока не придёт оркестр. Григорьев знал, что в общем зале при играющем оркестре можно только танцевать и бесполезно даже рот раскрывать - ничего не слышно. Потом он зашёл в комнатушку к музыкантам. Там уже крутился Игорь Сейфуллин, руководитель оркестра и саксофонист. Сейфуллин приторговывал после десяти водкой по ресторанным ценам и имел хороший с этого хабар. Сейчас Игорёк вынимал из сумок заготовленный продукт, рассовывая по разным потайным углам. - Что, Вовчик, лабаешь сегодня? - спросил Сейфуллин и уложил последнюю бутылку в футляр от саксофона. Григорьев скривился : - Кой чёрт - лабаешь! Треплюсь. Клиент, блин, сегодня из лимонадников. - Ты что, адрес для таких клиентов позабыл? - искренне удивился Игорь. - Нельзя. - пожаловался Григорьев. - Сосед по даче. Откажи - вони не оберёшься. - Так это и бывает - посочувствовал Сейфуллин, - Оно и на Ё бывает, и на Я бывает. Только для нас всё равно в какой позе. Они бы, может быть, и далее вели бы неспешную беседу о коварных и неблагодарных клиентах, но Григорьев вовремя глянул на часы. - Ну, я пошёл своих встречать. - и обернулся в дверях, - Ты Игорь, не прессуй их очень. Подопьют - сами башлять станут. Григорьев вышел в фойе. Там курицей металась жена Никитина. Увидев Григорьева она радостно всплеснула ручками и затараторила : - Я уже не знаю,что и думать! Наших нет и нет! Должны были приехать ещё полчаса назад. Не случилось ли чего? Григорьев успокоил : - Дело обычное… В фотоателье, наверное застряли. Вы не волнуйтесь, мамаша. - Как тут не волноваться? Анфисины дядья из Донецка нагрянули. Очень сильно пьют. Григорьев и тут нашёлся : - Ваш- то не пьёт. Чего попусту нервничать. Мамаша смолкла на секунду, подумала и неожиданно заявила : - Лучше бы он пил. Тут- то и начала шевелиться у Григорьева подлая мыслишка, оформившаяся и созревшая несколько позже, когда приехали гости и Григорьев своими глазами увидел хвалёных Анфисиных дядьёв. Да! Было за что хвалить этих мужиков. Было! На голову возвышались над кучкой гостей трое широкоплечих мужиков, одетых в одинаковые бежевые костюмы. Богатырские груди, украшенные цветастыми галстуками гордо выпирали из пиджаков. Братья шли ровным строем. И по тому как неестественно прямо они держались, по тому как подпирали друг друга плечами, понял Григорьев, что братаны смертельно пьяны и стоят на ногах только в силу многолетней привычки. Пока шли поздравлялки, Никитин отвёл Григорьева в уголок : - Не знаю, что и делать, Вова? Пьяные они очень. Как бы чего не вышло? - А ты им больше не наливай. - предложил Григорьев подлую идею. - Ты водку на стол вообще не выставляй - ходи вокруг стола и смотри кому налить, а кому нет. - И то! - обрадовался Никитин. - Золотая, Вова, у тебя голова. - Ну, и зачем это Григорьеву? - спросил я у Мефодия, - Нафига это надо? Я что - то не пойму. - Сам придумал – сам и разбирайся. Значит надо! - парировал он, как ни в чём ни бывало. Гости уже выпили по первой за молодых, потом Григорьев, подождав чуток, пока Никитин пройдёт вокруг стола и нальёт каждому персонально, залудил второй - за семью и за любовь. Народ потихоньку оживлялся, зазвякали вилки о тарелки и начались приглушённые разговоры. Только Анфисины дядья сидели, уставясь в пустые рюмки. На их лицах зрело непонимание. Григорьев посмотрел на молодожёнов. Они сидели вполоборота друг к другу, держась за руки, и смотрели друг другу в глаза. С таким наслаждением рассматривает младенец новую погремушку, тянется к ней ручонками и пускает радостные пузыри. Григорьев отметил, что Никитин с бутылкой в руках пошёл в третий рейс, и собрался прокричать здравицу за родителей молодожёнов. Но до одного из дядьёв дошёл оскорбительный смысл происходящего. Он встал и рванул своими лапищами рубашку. Мимо Григорьева просвистела пулемётная очередь оторвавшихся пуговиц и разбила бокал на соседнем столике. А богатырь - дядя толкнул речь: - Мне не свадьбе моей племянницы выпить не дают? Я эту сраную Латвию счас с землёй сравняю! После такой речи дядя вылетел из- за стола и побежал в коридор, чтобы претворить в жизнь свои обещания. За столами вырос и заколебался женский вой.Громче всех вопила супруга обиженного. Она голосила, как по покойнику : - Васенька! На кого же ты меня оставил! Как ни странно, остальные дядья молчали. Похоже, что они не успевали оценить так быстро меняющуюся обстановку. Григорьев сделал успокаивающий жест и пошёл следом за оскорблённым. Но, когда он вывернул в ресторанный коридорчик, там всё разрешилось само собой. Дядя сидел на полу в обнимку с Фелей, могильщиком коммунального кладбища. Феля, хрупкий и тоже в стельку пьяный, левой рукой приобнимал дядю за богатырское плечо, а правой помахивал перед дядиным носом : - Ты должен понимать, чувак, какая у меня профессия полезная. Я вот этими руками тебя, положим, убью, и этими же руками закопаю. Дядя с глубоким пониманием относился к Фелиным речам и после каждого предложения вставлял своё : - Уважаю!.. Тут налетели женщины вороньей стаей, подхватили Василия и поволокли за стол. Только Григорьев собрался двинуть тост, как до второго дяди докатило. Он встал и, как ни странно, слово в слово повторил речь первого. Дальше всё было по сценарию. Дальше Григорьев уже не работал, а спокойненько сидел, наблюдая за повторяющимися попытками сравнять Латвию с землёй. Уже заполнился ресторан, уже вышел и загремел оркестр, а Анфисины дядья всё выбегали, и хороводом носились за ними женщины, отлавливая и успокаивая. Григорьев вывел Никитина в курилку : - Ну, я пойду пожалуй. Тут я больше не нужен. Никитин начал суетиться, благодарить, и только сунул Григорьеву конверт с гонораром, как от дверей послышалось: - Вы только посмотрите, товарищ лейтенант, что они тут творят! Это же налицо нетрудовые доходы! Я Вам докладывал, а Вы не верили. В дверях стояли Жоржик и лейтенант милиции. Жоржик тут же закатил речугу о торжестве социалистической законности. Он заливался соловьём, а Никитин взял милиционера под локоток и отвёл в сторонку. О чём они там говорили - неизвестно, но вскоре лейтенант подошёл к Жоржику и попросил предъявить документы. И, посмотрев замусоленный паспорт, жёстко взял Жоржика за руку повыше локтя. И они ушли в ночь. - Сукин сын, этот Жоржик - вот кто. - сказал я Мефодию. На что он спокойно возразил : - А что плохого в том, что человек верит в правоохранительные органы? Ушла жена к другому - позвони в милицию и всё будет в порядке. - Ну, ну! - сказал я, - А свадьбу зачем портить? - А Жоржик и не портил. – сделал вывод Мефодий, - Портил Григорьев. Пустое это всё. Потому что качество застолья на качество семейной жизни не влияет. Вот как Мефодя красиво закрутил! Алкаш, а понимает. И я вспомнил, что это была одна из тех немногих супружеских пар, которые жили долго и счастливо, несмотря ни на что. Г Л А В А 9 В которой становится ясно, что надо делать для того, чтобы жить долго. В тот день Григорьев работал в ночную смену. - Ну, ты, брат, загнул! Как это он мог днём работать в ночную смену?- спросил Мефодий каверзно. Я подумал и согласился : - Да. Что - то тут не то. Ну, ладно придираться. Как я ещё скажу? - Мог бы как- нибудь, если бы напряг оставшуюся извилину. – заявил этот гад. - Разговоры разговариваете! А про меня забыли! – из угла лохматым шаром выкатился Константин. – А у меня и лапы уже исчезли. И рот тоже. А ну- ка быстренько придумай мне всё это назад! Только лапы я хочу с когтями. Чтобы этому Мефоде как дать!.. - Ты заткнись, конкретно. – прикрикнул Мефодий, - А то выброшу в окно. Там мальчишки тобой в футбол играть будут. Я придумал бедолаге Константину лапы, как у кенгуру, и рот до ушей. Лапы прижились сразу. А рот завис в воздухе улыбкой Чеширского кота. Константин, подпрыгнув, поймал его и прилепил к морде. - Побежали пиво пить! – пригласил он Мефодия. - Это дело. – одобрил тот. – Обмыть – это святое. Иначе пути не будет. Одним словом, в тот день Григорьев работал в ночь потому, что заболел Мишка Шаповалов. Давление у него врачи нашли. А Григорьев подменял болящего. Вот так! После длительной припухаловки в своей мастерской Григорьев наломался за смену до мятликов в глазах. Так наломался, что заснул в трамвае и проехал свою остановку. День, похоже, наступал не совсем удачный. А тут, вдобавок, вспомнил Григорьев, что ему надо ещё забежать к Люсе за продуктами. Эта Люся была не баба, а клад. Мужик у неё работал на мясокомбинате шофёром и, естественно, приноровился вывозить кое - что. А Люся приноровилась это кое - что продавать надёжным людям. Осторожна была эта Люся, как крыса, поэтому ни разу и не попалась. Да если бы и попалась, так что? У неё было чем откупиться. Но она всё - равно осторожничала. Григорьев, выполняя инструкции, позвонил Люсе из автомата и сказал пароль : - Я по объявлению. Вы квартиру сдаёте? - Я объявление не давала - ответила Люся. - Вы позвоните Марии. Это и был второй пароль, который надлежало сказать Григорьеву. Григорьев прошёл от остановки узкой улочкой и попал на бывший городской бульвар, обсаженный старыми тополями. Он вошёл в подъезд частного дома и позвонил. А, когда из- за двери спросили кто, сказал, что от Марии. Люся открыла, суетливо оглядела коридор и за рукав втянула Григорьева в квартиру. Магазин у Люси был что надо и располагался прямо в кухне. И ассортимент был подходящий. Григорьев до знакомства с Люсей и не представлял, что местный комбинат всё это производит. Полчаса понадобилось, чтобы выбрать, взвесить, расчитаться и Григорьев побрёл домой. Дома переоделся, рассовал в холодильник колбасу с ветчиной, объяснил по телефону настырному мужику, что Клава здесь не жила, не живёт и жить не будет, и сразу же прилёг. Прилёг и полетел вниз, в тягучий и необыкновенно сладкий сон. Разбудил Григорьева телефонный звонок. Григорьев вынул из сна правую руку и решил послать этого Клавиного хахаля во все места, какие удастся вспомнить. Но это был вовсе не хахаль. Это звонила жена Григорьева, Валентина. - Это ты, Вова?- спросила Валентина и заплакала. Тут Григорьев проснулся окончательно: - Я. Кому же тут ещё быть? Что случилось? Ты чего ревёшь? - Я не реву - это я радуюсь - сообщила Валентина и снова заплакала. Поплакала, а потом уточнила : - Я радуюсь, что ты живой. А то тут духовики тебя поминают и выражают соболезнования. Ты жди - я сейчас. И снова заплакала. Чего - чего, а слёз Григорьев терпеть не мог. Поэтому он проснулся окончательно, покурил на кухне и пошёл в ванную. Он порезался пока брился и от этого настроение у Григорьева испортилось ещё больше. И тут вломилась весёлая компашка - жена в сопровождении друзей. Они кричали, что пришли на поминки, демонстрируя в качестве вещественного доказательства в хлам пьяного тромбониста Яшку. Григорьев всегда терпимо относился к таким налётам, хотя личных друзей за свою жизнь так и не завёл - пользовался жениными. Не то, чтобы характер у Григорьева был поганый - нет. Просто он не хотел разочаровываться в людской породе. А когда заводишь друзей, рано или поздно это разочарование приходит. Вот Валентина, напротив, обрастала друзьями, как собака блохами. А потом переживала неделями, когда очередная подружка делала ей подлянку. Словом, так ли, этак ли, но народ расположился кто где. Григорьев соорудил закусочку на скорую руку. А, когда публика подняла стаканы за упокой его Григорьевской души, он не выдержал : - Кто - нибудь объяснит смысл этой комеди? Тут вспомнили про Яшку, вынули его из угла и растолкали. Из несвязного Яшкиного рассказа Григорьев понял следующее : Пятеро духовиков, и Яшка в том числе, отправились “лабать жмура”. Если по человечески, пошли играть на похоронах. Отлабав своё и получив башли, оркестранты не торопясь направились к выходу. И только поравнялись с помещением для траурных церемоний как оттуда вынесли очередного клиента. Лабухи постояли из уважения, а любопытный Яшка выхватил из хвоста процессии худенького блондинчика и поинтересовался, кого хоронят. Блондинчик охотно объяснил, что хоронят Владимира Васильевича Григорьева, который повесился третьего дня, и что жена на похоронах не присутствует - инфаркт. Яшка поведал новость музыкантам. Коллектив огорчился, но не столько по случаю внезапной смерти товарища, сколько потому, что им ничего не сообщили. Приехав в бюро оркестров и уложив инструменты, лабухи скинулись по трояку, чтобы помянуть, как следует. А напоминавшись, случайно наткнулись на Валентину и стали соболезновать, кто как мог. В конце рассказа Яшка изнемог настолько, что только и мог произнести тост за здоровье усопшего и выпить пару глотков. Друзья охотно поддержали инициативу, а журналист Сенька Пашечкин, отличающийся профессиональной способностью изрекать пошлятину с важным видом, сообщил : - Ну, теперь Вова до ста лет жить будет! Примета такая есть. Народная. Эта мысль народу тоже понравилась и далее шло всё, как обычно - Окуджавские песни под гитару, жалобы на начальство и на козни сослуживцев. Словом, всё, как всегда. Только Григорьев, покуривая на кухне, обещал сам себе, что при первой же встрече будет бить Жоржика долго и больно. Обещал, хотя и знал, что не поднимается у него рука на этого паразита, потому что привык Григорьев к Жоржику, как к родному. Может быть, потому и привык, что этот негодяй Жоржик был единственный в стране человек, который верил во всё, что говорилось с трибун. И в справедливость тоже искренне верил. А Григорьев давно уже ни во что не верил и верить не мог. - Не научили меня верить - сокрушался Григорьев, - Не научили. Меня научили только выживать. Я - раковая клетка, которую ни черта не берёт. Я рано или поздно сожру и эту страну, и этот строй, который меня выдрессировал на свою же голову. Так вот угрызался Григорьев и сам не верил в искренность этих угрызений - что только в голову не придёт русскому человеку после четвёртой рюмки. - А что? – спросил я у Константина, - Действительно примета такая про похороны есть? - Кто его знает. Может и есть? - Сказал он задумчиво. Г Л А В А 10 В которой Жоржик улетает за границу. Хороша осень в тех краях, где Григорьев боролся с Жоржиком. Ох, хороша! Впрочем, осень во всех краях хороша. В тех, правда, где она есть. А то ведь есть целая куча стран и загадочных мест, где осенью и не пахнет. И стоит там вечное лето. Жара, небось, такая, что - Спаси Господи! И масса разных неудобств. Бананы жрать приходиться, как обезьяне …Словом, мало ли ещё чего… Вот об этом и о многом другом рассуждал Григорьев прогуливаясь с Жоржиком по плоской крыше цеха. Был обед. И погоды стояли редкостные. Друзья покуривали и любовались осенним лесом, что так хорошо был виден с высоты. - А что, Вова? - спросил Жоржик, - Если на лодке уплыть в Швецию - плыть долго надо? - Не знаю… - протянул Григорьев и спохватился, - А тебе в Швецию на хрена? - Там, говорят, у них социализм в действии. – сказал Жоржик, - С человеческим лицом. Там, говорят, у них такие, как я не психи считаются, а лидеры. Чувствуешь разницу? Григорьев разницу чувствовал, но попытку отговорить Жоржика от затеи всё - таки принял. - Это тебе весной надо. Сейчас шторма - потопнешь. - Лучше лежать на дне!.. - заорал Жоржик старую песню. Потом ему щёлкнула новая идея : - Василич! Блин горелый! А если по воздуху? - Ты что? Самолёт угнать надумал? - насторожился Григорьев. И подумал про себя: - А ведь угонит, засранец, если задумает! Как пить дать, угонит. - Зачем мне самолёт? - удивился Жоржик. - Я и сам летать умею не хуже твоего самолёта. И, причём, радар меня не берёт и аэродрома мне не надо. Я сначала в Германию рвану, освоюсь, а уж потом… - Кондратьев не успел рассказать, что будет потом потому, что получил от Григорьева крепкую затрещину: - Ты это мне брось,охламон! - нахмурился Григорьев - Что ты в Германии делать будешь? Ты же язык не знаешь! - А я буду нелегалом. А зачем нелегалу язык? - сообразил Жоржик - Зачем ему язык, когда он и так нелегал. Это была железная логика и Григорьев не нашёл, что ответить. Но через минуту решил перевести разговор в житейское русло : - А насчёт полётов - это ты загнул немного, согласись. Люди не летают. - Это люди не летают, а я очень даже летаю. С этими словами Жоржик, разбежавшись, вспрыгнул на ограждение крыши, взмахнул руками, словно собирался нырнуть в воду ласточкой, и исчез. Только поднялась недовольная ворона, сидевшая внизу, сделала круг над Григорьевым, и полетела в сторону леса. Григорьев постоял несколько секунд в оцепенении, потом, замысловато выругавшись, побежал в цех. Он не стал вызывать лифт, а бежал по чёрной лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, и холодея от ужаса. - Блин! Сейчас поднимут этого козла - всю жизнь потом будешь доказывать, что не сталкивал его с крыши. Тем более, что я столько раз публично грозился замочить паскуду. Всё же нужно отдать должное, несколько раз подумывал Григорьев, что надо бы вызвать скорую, но тут же отбрасывал эту вредную мысль в сторону. Григорьев наконец - то опустился на этаж, где была мастерская, но в мастерскую не пошёл, а заперся в туалете, и, лишь услышав шаги в коридоре, как ни в чём ни бывало, вышел. Вышел и на своё счастье столкнулся с Илмаром Карловичем - тот неторопливо обходил свои владенья и вид у него был точно, как у Некрасовского Деда Мороза. - Ты что, Вова, над организмом издеваешься? - Илмар Карлович потёр подбородок левой рукой, - Не даёшь пище перевариться - сразу в туалет. - Да вот, живот схватило. - пробормотал Григорьев и пошёл в мастерскую. Там он сел в кресло для начальства и, закурив, начал просчитывать варианты. По всему выходило, что и в этот раз у него есть хорошие шансы выкрутиться. Только всё - равно тревожно и неспокойно было Григорьеву. И не потому, что Жоржик погиб - все мы там будем. А потому, что всех вариантов не предусмотришь и вполне можно залететь, как кур в ощип. Потом загудели под окном машины, раскатились голоса и Григорьев понял, что Жоржика нашли. Мелькнула, правда, мыслишка, что если бы нашли на полчаса раньше, то… Но Григорьев эту мыслишку выставил и закрыл за нею дверь. Живым - живое! Когда через полчаса в мастерскую постучал Илмар Карлович, чтобы деликатно рассказать Григорьеву о случившемся, Григорьев был уже в полном порядке и, напевая, малевал стенгазету. Вот и закончилась история про безобидного и никому не нужного городского сумасшедшего, который и жил глупо, и смерть нашёл глупую. И всё это для того, чтобы однажды у нас наступило Завтра. Нью Йорк- Черри Хилл 2000- 2007 г.

Жена Никодимыча Поздравляем! Вы – Жена Никодимыча! Круче Вас только горы! Вас боится и слушается сам Никодимыч! Мы тоже к Вам со всем уважением и почтением. Пройти тест